МОЯ ПЕРВАЯ ПОЕЗДКА ПО ОЗЕРУ

      Мне было 5 лет. Брат Коля отремонтировал выброшенную рыбацкую лодку. Сделал из старых мешков парус, под мачту взял старую рейку. Сооружение было готово. Все ребята собрались вокруг, и встал вопрос: кто поедет? Стали метать. Поедут все, кроме меня. Я заревел, взяли и меня. Посадили меня на дно лодки, и мы отправились в плавание. Сначала ехали вдоль берега, а потом всё дальше и дальше. Когда выехали за город, ветер подхватил нас, и мы поехали так быстро, что управлять лодкой стало невозможно. Сначала нам было весело, а потом мы все присмирели, а я даже захотел домой.
      Неожиданно налетел шквал. Мачта сломалась, парус упал в воду. Ребята его вытащили, пока он не намок. Я заревел. Коля на меня цыкнул, и я замолчал. Он сел на вёсла и стал грести на Чайкин камень. Лодка не двигалась с места, потом медленно пошла вперёд. И вот мы помаленьку подошли к камню, а затем и на Воронью гору. Причалили к берегу. Отдышались, лодку перевернули, она сильно текла, и стали гудроном заделывать дырки. Изрядно наигравшись, поехали в город. Ехать надо было вразрез волне. Лодку то поднимет на волну, то ударит о неё. От таких ударов в лодке отвалилась от носовой части нижняя доска (матка). Вода струями потекла в лодку. Хорошо, что берег был рядом, и было уже мелко. Мы все, кто умел плавать, поплыли на берег. Я плыл на спине у Коли.
      Было много смеха и шума. Лодку мы бросили на краю города, а сами вернулись домой, и рассказали всё другим детям. Ребята на этом не успокоились, починили лодку, как могли, и на второй день отправились на ней кататься. Пока они ездили вдоль города, всё было хорошо. Но когда их ветром отнесло в плёс, они лодкой управлять уже не могли, испугались, стали кричать, звать на помощь, впали в истерику. Их сняли, и об этом писали в газете «Путь Октября».
      Поездка на лодке для меня даром не прошла. Я много дней по ночам во сне кричал, вскакивал с постели. Мне казалось, что тонкие обручи воды, которые упруго лились через щели в лодке, это не вода, а много тонких ножей, которые хотят отрезать у меня ножки. Я об этом говорил в полусне родителям, а они меня отговаривали и старались переубедить. В конце концов, с психикой у меня стало всё в порядке. Старшие ребята нашу лодку загрузили камнями, отвезли на дор и утопили, сделав новое жилище для рыб.

 
ДЕТСКИЕ ГОДЫ

      Курить я научился очень рано, с четырёх лет, хотя вся семья была некурящая, кроме отца. Я был очень запаслив, стремился к тому, чтобы у меня    всего было много. Каждое утро, после ухода родителей на работу, я отправлялся в город или на рынок для сбора чинариков (окурков). Я радовался, когда находил большие окурки от папирос «Казбек» или «Пушка». Наполнив карманы и даже за пазуху, я с радостью и каким-то наслаждением возвращался домой и ссыпал окурки в фанерный ящик из-под спичек на чердаке дома. Радости моей не было конца, когда я видел, как быстро наполнялся ящик,         особенно в базарные дни. Вскоре мой тайник был обнаружен, окурками была истоплена русская печь, а моя бедная попа крепко выпорота. Для моего устрашения мать попыталась у меня изо рта вырвать язык с приговариванием: «Вот без языка-то, тогда и покуришь!». Так я был отучен от этой скверны.                     Снова я закурил, будучи на войне, но в 24 года бросил и никому не советую знакомиться с этим зельем. Табак и спички в руках детей — это зло.
      Однажды была хорошая солнечная погода. Я с товарищем, Юрой Батасовым, пришёл на берег купаться. На берегу стоял привязанный катер. Когда я залез в катер, то увидел бутылку с бензином. Я взял её, открыл пробку и разлил бензин по скамейке, пристроенной к сараю. Разлив бензин, я забросил бутылку в воду и стал раздеваться. А Юра в это время вынул из кармана спички, зажёг и бросил на скамейку, раздался глухой звук, и пламя охватило всю скамейку. Мы бросились бежать. Выбежав на улицу, я сказал, что надо вернуться, иначе сгорит сарай. Когда мы вернулись, сарай действительно уже горел. Хорошо, что вода была рядом. Мы шапками залили огонь. В будущем этому сараю всё равно не повезло, его сожгли другие ребята с нашей улицы уже значительно позднее, когда мне стукнуло 60.
      На нашей улице жила многодетная семья Рождественских. Мы с ними дружили. Интересы у нас были общие. Играли мы с ними в лапту, в попа загонялу, в футбол, в крокет и в войну. В войну играли взаправду. На огороде были построены на столбах две будки. В будках стояли две настоящих, маленьких, как на Петровском ботике, пушки. Мы их зажигали порохом, пыжами из бумаги и гайками и палили друг в друга. Гайки попадали в доски, делали солидные вмятины, но не пробивали их.
      Эти пушки достались нам случайно. Мы катались на плоту. Боря Рождественский решил нырять с плота. Нырнул и выплыл из воды без трусов. Они свалились и утонули.
      Он был хороший пловец, переплывал из города в Покровское в обратно, то есть 10 км.
      Он стал нырять и искать потерянные трусы. Сначала он поднял со дна две пушки, а затем нашёл и трусы. Вода для него была родная стихия. Каждый день он оставлял на берегу своё бельё, а сам плавал по озеру. Все в округе к этому привыкли и не обращали внимания на лежащее па берегу бельё, зная, что хозяин его плавает.
      Пушки пас тогда не заинтересовали. Это были две тяжёлые, грязные, ржавые железяки. И мы на плоту отправились плавать. Лёпя Лачин, мой лучший друг, решил нырнуть вниз головой с ныряльной доски, приделанной на плоту. Нырнул и что-то долго задерживался на дне. Но вот он еле выплывает, а с головы его расплывается красная вода. Мы скорее подали ему руки и втащили его на плот. На голове была большая глубокая рана. Причалив к берегу, вызвали скорую и ему были наложены швы. Затем мы нашли причину данного происшествия. В тихую солнечную погоду мы увидели лежащее на дне с острыми краями дно от разбитой бутылки.
      Вообще-то с этим плотом у нас была масса неприятностей. Увязался с нами ехать Валя Кононов. Мы не знали, что он не умеет плавать. Сначала мы покатались, а затем стали купаться с плота. Когда я влезал на плот, Валька прыгнул в воду. Он ушёл на дно и не поднимался. Но вот со дна стало подниматься вверх его тело. Он по-собачьи старался выплыть вверх, царапаясь растопыренными пальцами за воду. Глаза у него были огромные, полные ужаса, и  я понял, что он тонет. Раздумывать было некогда, я прыгнул в воду, схватил Валентина и подтянул его к плоту, помог ему выбраться на плот и с этого дня мы его не брали с собой, пока он не научился плавать. (В 1945-1947 гг. он был руководителем одной из банд «Чёрная кошка», погиб при перестрелке с военным патрулем).
      Берег наш был замечателен тем, что там всегда можно было что-то найти. Сижу я на заборе и ужу рыбу. На поверхности воды ходит огромная плотва, граммов под триста и больше. Следя за рыбой, я вдруг увидел на краю заруба лежащий на дне пистолет. Я взял сак и достал его. Не успел я путём рассмотреть его, как пришли старшие ребята купаться,  и мой брат Коля отобрал пистолет и велел мне молчать. На следующий день он унёс пистолет в школу и с ребятами в туалете произвёл один выстрел. Пришла милиция, и пистолет был отобран. Затем под сараем мы нашли пистолет Пушкинского времени. Из него мы стреляли все по очереди, порохом и дробью, а то и пулями, что приносило нам большое удовольствие. Однажды из этого пистолета Борис Рождественский застрелил в лоб в огороде бычка, которого надо было зарезать на мясо. Милиция и этот пистолет отобрала и передала его в музей, где он и сейчас хранится.
      В доме Уткиных, что находится напротив нашего дома, в 1939 г. расположилась туристическая база ВЦСПС «Селигер». Сюда часто привозили строительный материал, а затем на барже катером переправляли в Новые Ельцы. Когда привозили негашеную известь, для мальчишек Орловской улицы наступало весёлое время. Мы брали кусочки извести, насыпали в бутылки, смачивали их водой, быстро закрывали надёжной пробкой и бомба готова. Изготовленные таким способом бомбы ставили по назначению. Если ветер от берега, ставили её на доску и, отпихнув по ветру, наблюдали, как произойдёт взрыв. Но такие взрывы были неинтересны — бабахнет и всё, поэтому мы придумали взрыв на трубе,  для того, чтобы взрыв был поэффектнее, взяли бутылку из-под шампанского, зарядили её и поставили на дымовую трубу в Суравковом доме. Бутылка стала быстро разогреваться, а доставить её надо было на трубу двухэтажного дома.
      Женя Рождественский со своего дома по водосточной трубе залез на крышу и установил бутылку под колпак трубы, а сам спустился вниз. Долго ждать не пришлось. Сначала из-под трубы пошла какая-то струйка, а затем раздался оглушительный взрыв, и полетели кирпичи в разные стороны, а крышка колпака как-то жалобно опустилась на бок трубы. От такого взрыва мы все попрятались, а соседи, кто был не на работе, стали нас ругать и стращать милицией.
На этом наши проказы не кончились. После такого взрыва в нашем сознании остались какие-то приятные ощущения,  и мы решили повторить его. Но не было хорошей бутылки и пришлось довольствоваться четвертушкой от водки.
      Зарядили её и стали ждать, когда она нагреется, а она как назло не нагревалась. В это время к нам подошёл пьяный дядя, он заметил, что мы поставили за доску чекушку, взял её в руки, долго рассматривал, а затем сунул её себе в боковой карман штанов и сел у забора. Мы испугались, что она взорвётся, и будет большая беда. С одной стороны мы стали заговаривать дядю, а с другой незаметно у него украли бутылку. В это время она стала разогреваться. Надо было немедленно её определить. Но куда? Побежали в огород, а она становилась всё жарче и жарче. Пробегая мимо булочной, забежали туда, но там было много народа. Затем забежали в гостиницу, в спортивный магазин, но там негде было её поставить, И только в гастрономическом магазине (первый номер) мы бросили нашу бомбу в пустую тару. Не успели мы за собой закрыть дверь, как раздался взрыв. Домой мы бежали как ошалелые. Через некоторое время к нам на улицу пришла старшая сестра Рождественских,  в то время она была замужем за Колокольниковым. Она находилась в магазине и видела наши проделки. После взрыва прибыла милиция и работники ГПУ. Они стали искать свидетелей и брать пробы остатков взрыва. Был разговор, что это диверсия. Поэтому она велела нам молчать и никому об этом не говорить, и что она нам ничего не говорила, иначе наших родителей расстреляют,  а нас отправят в колонию. Что она говорила правду, мы хорошо знали, ведь шёл 1936 год, год ежовщины, год, когда по ночам увозили соседей, и они больше никогда не возвращались, а за семьёй оставалась кличка «Враги народа».
      После такого разгула на нашей улице наступило затишье, но ненадолго. Разве могут жить мальчишки без проказ, ведь на то они и мальчишки, чтобы что-нибудь придумать и сотворить.
      Скучно было кататься на плоту, а лодку негде достать. Угонишь чужую — так быстро находится её хозяин.
      Вот и решили проделать чудеса, чтобы у нас была лодка и чтобы мы были её хозяевами.
      В базарные дни в город из соседних деревень на лодках привозили продукты, а лодки оставляли на берегу.
      Нам понравилась новая, только что осмоленная ядровой смолой лодка. Ребята спихнули её и стали перегонять на берег Рождественских. В это время меня позвали домой обедать. Когда я вернулся после обеда к Рождественским, удивлению моему не было предела. Новая лодка лежала в огороде на земле. Она была распилена пополам. Из одной лодки получилось две. В котле кипел гудрон, и лодки становились такими, что сама родная мать их не признает. Так оно и получилось. Хозяева их не признали. Теперь у нас были свои лодки, да притом новые. Мы на них ходили и на вёслах, и под парусом.
Несмотря на то, что у отца был великолепный фруктовый сад, мы лазили в чужие огороды. Я не любил коллективные набеги. При таких посещениях или забор завалится, или кто-то обязательно попадётся, а там всех по очереди и выдадут, и начинается порка, а это очень неприятная штука, особенно когда ты не виноват. А это иногда случалось. Сижу я перед домом, играю с насекомыми, а их на нашей улице была тьма тьмущая. Не улица была, а цветочный ковёр.
      Слышу, мать с отцом наказывают брата Колю. Бьют его, да очень что-то долго. Я решил поинтересоваться, за что его секут. Открыл дверь и вижу, отец держит его голову у себя промеж ног, а мать лупит его по голой попе свёрнутым полотенцем. Только я хотел закрыть дверь, как мать схватила меня и стала за компанию бить и меня, хотя потом выяснилось, что я был не виноват.
      Дело в том, что Коля был страшный лакомка. Он родился и рос в Питере и привык к сладостям. Тихонько от всех он открывал банки с вареньем, съедал его, а чтобы не узнали, заполнял их сырыми ягодами, благо варенье хранилось в сарае в саду, и ягоды рядом. Варенье было всё испорчено, за что он был выпорот, и я для профилактики.
      Завтракали и обедали мы на кухне. За столом был порядок и не дай Бог его нарушить, сразу получишь ложкой по лбу и вылетишь из-за стола. Ужинать любили в детской комнате (учебной) за очень большим столом. Жили скромно, разносолов не было. После ужина мать убирала стол, ставила машинку и начинала шить, а мы вертелись вокруг. Кто уроки учит, кто рисует, кто матери помогает, а кто под столом играет, все были при деле. С потолка свешивалась 25-линейная керосиновая лампа, было всем от неё не только светло, но и тепло. А это по тем временам был большой уют. В эти вечера я любил помогать матери. Особенно хороши были такие вечера зимой, когда стены дома трещат от мороза, а окна белы от узоров льда.
Спать я любил с матерью, но спать мне приходилось большей частью с отцом и братом Колей. Отец большей частью спал на русской печке. Я всё время удивлялся, как на такой горячей печке можно спать?
      Иногда родители нас брали с собой в кино на вечерние сеансы. В фойе кинотеатра был хороший буфет. Нам нравилось, когда родители что-нибудь нам вкусное покупали. Здесь же можно было посмотреть и послушать цыганский ансамбль в сопровождении двух арф и гитар.
      Кино было немое. По бокам экрана, на балконах, стояло два рояля. Пианисты, смотря на экран, сопровождали показ фильма музыкой, что неплохо получалось. Первый звуковой фильм «Весёлые ребята» мы увидели в 1936 году.
      Проникнуть в кинозал мы стремились любым способом. Покупали одному билет, а он во время сеанса должен был открыть нам выходную дверь. Упрашивали билетёрш, чтобы пропустили. Залезали через окно уборной. Такова была жажда посмотреть фильм. Часто попадались и за шиворот выгонялись, а иногда выбрасывались вон на улицу.
      Осташи Набережный сад любили больше, чем другие сады. Здесь были два ресторана. Ресторан на сваях и плавучий ресторан на барже, биллиардная, кегельбан, он одновременно служил и площадкой для танцев; была открытая эстрада для духового и струнного оркестров. Для гулянья над водой был построен широкий мол с хорошим освещением. В гавани была лодочная станция. Зимой на льду устраивался прекрасный каток с полем для игры с мячом, лыжная база и ледяная гора для катания на коньках. Все расходы по саду нёс кожевенный завод (Савинский).
      Соседство с плавучим рестораном не обошлось без чудес. Я заметил, что старшие ребята с нашей улицы что-то в ведре понесли из-за тары, сложенной на берегу и состоящей из пустых бочек и ящиков. Среди ящиков я обнаружил бочку с открытой пробкой. В отверстие было видно небо, ясно, что это было вино. Я пошёл домой, снял шланг с банки для клизм, незаметно пробрался к бочке, опустил конец шланга в бочку, а с другой сделал подсос, и полилось клюквенное вино. Я взял пустую бутылку из ящика. О, ужас! Там было полно мух, но раздумывать было некогда, когда льётся вино. Я налил четыре бутылки и незаметно унёс их домой. Дома я решил до прихода родителей попробовать вина. Три бутылки я спрятал за трюмо, а четвёртую стал пробовать. Чего допробовал и напробывался. Это был первый раз, когда я напился. Я стал мыть посуду, а она у меня из рук почему-то падала и билась. Отец, придя домой, сразу понял в чём дело. Он не ругал меня, только предупредил, чтобы я этого больше не делал. Хоронушку мою, конечно, ликвидировал. С тех пор я знал, как действует на человека вино.