ПОД КОРМОЙ «СОВЕТА»
По озеру ходил
огромный теплоход «Совет». За кормой он создавал огромную
волну. И вот мы решили проверить её мощь непосредственно за
кормой теплохода. Сели в лодку и поехали к идущему
теплоходу. Рассчитали так, чтобы въехать на лодке сразу под
корму теплохода. Зрелище было ужасное. С боков и снизу
зелёная бурлящая вода, а над головой небо. Я успокоился
только тогда, когда лодка далеко от теплохода качалась на
волне и ясно было, что всё кончилось хорошо.
ЗВЕРИНЕЦ
На улице
Рабочей стоит княжеский особняк. В 1917 году он был отобран
от владельцев и в нём был размещён зверинец. На нижнем этаже
находились: слон, зебры, лошади-пони, верблюды и тюлени. На
втором этаже находились медведи: бурый и гризли, обезьяны:
макаки, павианы и человекообразные. На третьем — птицы:
пеликаны, журавли, лебеди, цапли, страус.
Третий этаж я не любил. Там всегда дурно пахло, и
птицы через решётки старались клювом укусить и втащить тебя
в клетку. Самым интересным зрелищем были обезьяны. Они
любили угощения, особенно конфеты в рублёвках. Мне всегда
доставляло удовольствие их обманывать. Я в рублёвку
заворачивал не конфету, а посторонний предмет. Развернув
рублёвку, они сначала изучали предмет пробуя на зуб, а потом
выкидывали обратно, и, оскалив рот, громко кричали и руками
трясли решётку, выражая этим своё неудовольствие.
Из всех зверей я больше всего любил тюленей. Мне
нравились их купание и дружелюбие. Они давали себя погладить
и почесать. Особенно мне нравилось, когда они тушили
зажжённую спичку или свечу.
Больших животных я любил смотреть, когда их вели на
берег к Набережному саду на водопой. Особенно интересно
было, когда какого-нибудь шалунишку рассерженный верблюд
оплевал слюной или слон обливал из хобота водой. Затем
зверинец был ликвидирован, дом передан кожзаводу.
После реконструкции и ремонта в нём стали жить ИТР
кожзавода.
В этом доме сейчас живёт мой ученик и лучший мой друг,
прекрасный телемастер и специалист по ремонту телефонов
Размахов Саша.
ПЕКАРНЯ
Моя мама
работала пекарем в кондитерском отделе пекарни Троицкого
собора. Хорошо мне было тогда. Забегаюсь на улице, кушать
захочу и в пекарню. От одного запаха обалдеешь. А тут тебе
принесут огромную железную кружку сладкого чая и кучу
обливных пряников. Ел до икоты, потом опять гулять, пока
мама не кончит свою смену.
Особенно меня любил угощать дядя Ваня. Однажды я
прихожу в пекарню, а дядя Ванн нет. Мужики все месят вручную
тесто, около одной дежи никого нет. Вдруг в пекарню вошёл
запыхавшийся дядя Ваня, на ходу разделся, подмигнул мне и,
проходя мимо, просил подождать. Месил он всегда весело. В
его теле чувствовалась большая сила. А здесь смотрю и
чувствую, с дядей Ваней что-то не то. Согнулся над дежей и
не поднимает голову. Сначала я подумал, что он опять ловит
по тесту мышей, которые попадали туда вместе с мукой. Такое
и раньше бывало. Пойманных мышей он всегда кидал в печку. А
тут и в печку не кидает и не поднимается. Меня разобрал
интерес. Я подошёл, приподнялся на цыпочках и заглянул в
дежу. Дяде Ване было плохо, его рвало, и капустинки и
морковинки замешивались в тесто. Потом он мне сказал, что
выпил лишнего, и просил меня, чтобы не проговорился маме,
иначе будет беда, его снимут с работы за то, что он был
пьяный, и посадят в тюрьму за то, что так сделал, а в хлебе
это будет незаметно и никто не узнает, да и ущерба от этой
добавки никому не будет.
Вечером мы все с нетерпением ждали маму со смены.
Перед уходом домой она брала горячую буханку ситного хлеба,
раздавливала её в лепёшку, затем лепёшку прикладывала под
пояс к животу и таким способом доставляла её домой. Хлеб был
хотя и клякишем, но нам казался очень вкусным. Хорошо
поужинав, все довольные ложились спать, хотя каждый
чувствовал за собой нечестность — но такова жизнь.
ВЕЧЕРОМ ОДИН
Мы очень не любили,
когда родители уходили на работу во вторую смену. Вечера
были длинные, комната освещалась керосиновой лампой. Коля в
такие вечера любил рассказывать страшные сказки и истории.
Однажды сидим мы возле бельевой корзинки, где спал маленький
Юра. Коля рассказывает мне сказку, да так ловко, что я со
страху залез под простыню, которой была покрыта корзинка.
Юра проснулся и начал плакать. А в это время слышим, кто-то
прошёл под окном. Мы притушили лампу, в окне появилась
голова мужчины, он стал осматривать комнату. Мы затушили
лампу и перебрались в спальню. Мужчина вошёл в коридор и
стал ломать замок. Хорошо, что замок был очень крепкий. Он
долго с ним возился, но сломать не смог. Вскоре пришли
родители с работы, и всё кончилось благополучно.
А однажды задумали готовить котлеты. Нарезали в
кладовке мяса и стали пропускать его через мясорубку. Коля
крутит ручку, а я толкаю мясо пальцами. Мы так увлеклись,
что смололи мои два пальца. Боль была ужасная. Я никогда не
видел столько крови. Мы забинтовали руку, как смогли, и я
лёг спать, чтобы родители не узнали. Но не тут-то было. Как
только они вошли в дом, сразу поняли, что что-то в доме
неладно. Узнав о случившимся, отец съездил за доктором
Беляевым К. И., и всё закончилось благополучно.
ЧУТЬ НЕ УТОНУЛ
Я очень любил удить
рыбу. Для изготовления удочки требовалось немногое: удилище,
леска, поплавок, грузило и крючок. Крючки я обменивал на
тряпьё, кости животных, старые калоши у старьёвщика. Для
лески приходилось добывать волосы с хвоста лошади,
непременно белой масти — рыба такую леску в воде плохо видит
и охотно клюёт наживку. Процедура эта далеко не из приятных.
Лошади больно, она лягается, да надо, чтобы хозяин не
заметил, иначе огребёшь кнута. Затем из волоса надо свить
леску и связать свитые участки так, чтобы она не
развязывалась на узлах. Пробка для поплавка хороша была от
любого сладкого вина. А вот за грузилом приходилось ходить в
Набережный сад в стрелковый тир и выковыривать там засевшие
в стене свинцовые пули от «мелкашки».
При изготовлении удочки желательно, чтобы никто не
мешал, иначе можно получить неприятности, как это было со
мною.
Я привязал крючок и, держа его в руке, пошёл за молотком,
чтобы расплющить пулю для грузила. В это время меньшой брат
Юра наступил на леску, и крючок мне впился в палец. Я стал
его тащить — бесполезно. Отец пробовал - только палец
синеет, а крючок ни с места. Пришлось идти в амбулаторию, и
хирург вырезал мне крючок и отдал на память, только вот я
его не сохранил, потерял.
Да и удить рыбу не всегда безопасно. Со мной произошёл
такой случай. Иван Николаевич Суравков построил из тёсаного
гранита набережную (берег). Его так и называли — Суравков
берег. Стою я на гранитной глыбе и любуюсь, как в расщелинах
между камней нерестится уклея. Так они быстро и забавно
юркают друг возле друга. Вдруг поплавок мой нырнул под воду.
Я, неожиданно для себя, нырнул за поплавком. Когда я
очутился в воде, то первым делом попытался всплыть, но после
всплытия я опустился на дно. При втором всплытии я успел
дыхнуть воздуха и опустился опять на дно. При третьем
всплытии я не доплыл до поверхности и вдохнул воду, а дальше
дышать мне уже больше не хотелось. Я пошёл ко дну вглубь.
Сверху светило лучиками солнце. На дне было всё в каких-то
кружочках. Я шёл, и в мыслях моих в какие-то считанные
секунды проносилась вся моя жизнь. Было очень жаль себя и
обидно, что вот я умираю, а мои друзья на улице играют в
футбол, и мне было очень жаль мою маму, которая будет очень
плакать по мне.
В это время я почувствовал, что кто-то схватил меня за
волосы и потащил вверх — это был мой брат Николай. Он в это
время на соседнем берегу ловил рыбу экраном и увидел, как я
упал с гранита в воду. Он прибежал, увидел, как я иду ко
дну, нырнул и вытащил. Со мной он доплыл до набережной,
позвал на помощь. Прибежали люди, помогли вытащить меня, а
затем и его.
Меня откачали, укутали в шубу, принесённую соседом,
напоили крепким чаем. Меня сильно трясло, и очень болела
голова, но я просил одного, чтобы ничего не говорили
родителям. К приходу родителей с работы я оклемался и мне
было уже не страшно, если родителям расскажут. Так оно и
случилось. Родители ещё не успели придти домой, как сорока
на хвосте всё им сообщила. Правда, меня они не наказали, а
только немного пожурили. Теперь, на склоне лет, когда я беру
воду из озера, я часто смотрю на этот камень, перед которым
могла закончиться моя жизнь, и вспоминаю тот злосчастный
день.
|