ПИОНЕРСКОЕ ЛЕТО

      В городе на ул. Володарского есть дом пионеров. Организован он был после 1917 года и свои функции не потерял до сего времени. Через него мы все прошли. Занимались мы в нём в различных секциях и кружках, пополняя своё воспитание и образование. Каждое лето отсюда уезжали в пионерские лагеря.
      В 1937 году я учился в НСШ №3 на ул. Евстафьевской. Весной я заболел страшной детской болезнью — корью. Болезнь протекала тяжело. Каждый день я был в бреду. От смерти меня спас доктор Беляев. Из-за болезни меня освободили от экзаменов и направили в пионерский лагерь, который размещался в барском имении Бортники. Имение находилось за Новыми Ельцами, в луке на берегу Селигера. Под звуки духового оркестра, на пароходе «М. Горький», родители нас проводили в лагерь. Барский дом был деревянный, из двух этажей. На первом этаже разместили девочек, на втором мальчишек. Это была моя первая поездка в лагерь. Хотя лагерная жизнь была многим насыщена, но было много и свободного времени. Друзей я себе не нашёл, и поэтому в свободное время гулял один. В имении был парк, а в парке грот, выложенный из дикого камня. Как-то иду я рассматривать грот и вижу на берегу рыбака. Это лагерный мальчик ловил на булочку плотву. Рыба бойко клевала, и, вскоре, рыбная связка наполнилась плотвой. Я поинтересовался, куда же он денет эту рыбу. Он мне рассказал, что рыбу носит на кухню. Её там готовят, дают ему сколько надо, а остальное едят кухонные работники. Я тоже сделал удочку и ушёл удить в луку, где много гуляло крупной плотвы. Уловы у меня были лучше. Зайду я в воду, заброшу наживку, а откуда-то снизу, со дна, поднимаются сразу несколько открытых ртов, и каждый старается схватить первым. Я её и подсекаю. За мои уловы на кухне меня любили и давали иногда всякую вкуснятину.
      Время в лагере прошло незаметно. И вот прощальная линейка. Начальник лагеря Шашнина М. С. произносила прощальную речь, да так, что все мы расплакались. А вечером были прощальные танцы под баян. Когда стемнело, мы с мальчишками решили слазить в огород к соседям. Так как я был самый рослый, меня послали первым. В огороде росла яблоня. Я попробовал на вкус. Яблоня была сорта «вырви глаз». Кушать яблоки было невозможно. Огурцов уже не было, но я нашёл парочку. Возвращаться пустым было невозможно, и я принёс ребятам охапку семенных огурцов. Ребята были довольны. Когда мы легли спать, то было слышно, как ребята под одеялами хрупкуют огурцы. Я лежал и удивлялся, как же они без соли едят семенные огурцы, ведь они не вкусные. Вскоре все наелись. И стоило одному в темноте броситься огуречной корочкой, как сразу началась война. Все стали кидаться недоеденными огурцами. На шум пришли дежурные и всех успокоили. А утром, после нашего ночного боя, на стены было страшно смотреть. Они все были залеплены огуречной мезгой и семенами. Пришло начальство и заставило нас приводить стены в порядок. Мы сухими тряпками очищали стены, а затем бумагой затирали старый набел, получилось как новое.
      После обеда пришел пароход, и мы радостные поехали домой, ведь мы так соскучились по дому, по городу, по родным и друзьям. Встречали нас под духовой оркестр.
      Второй раз я отдыхал в пионерском лагере в барском имении Радухово, что в двух верстах от деревни Ботово. Там была пристань, куда мог приставать только теплоход «М. Горький», ибо Весецкий плёс мелок и полон водорослей. «Максим» был плоскодонный и колёсный пароход.
      Итак, я в Радухово. Имение шикарное. Барский дом находился между берёзовым парком и пихтовой рощей. Он был похож на дом предыдущего лагеря. В его ансамбль входили: земляной погреб, кухня, столовая, круглое зало, спальни, закрытая веранда и двухэтажная смотровая башня с беседкой и винтовой лестницей. Очень красив был пихтовый бор, здесь я впервые узнал это растение. И здесь я впервые познакомился со словом «браконьер».
      Дело было так. Мы с другом на косогоре кушали землянику. Вдруг из-под куста вылетела большая птица, а под ним остались ещё две. Они не летали, и мы их принесли в лагерь. Директор нас выругал, назвал нас браконьерами и велел отнести назад и посадить на то самое место, откуда мы их взяли, иначе они погибнут. Начинался обед, мы спешили. Дорога сухая, глинистая. Моя птица выскочила у меня из рук, упала на дорогу и разбилась насмерть. Я смолчал. Когда мы нашли то место, откуда мы их взяли, товарищ пустил свою птицу, она побежала под куст. Я тоже пустил, но моя лежала. Товарищ взял её в руки и говорит мне, что она мёртвая, стал ругать меня, что я её задушил. Мы вернулись в лагерь к обеду. Я всё время боялся, что товарищ меня выдаст, но он оказался настоящим другом, он никому ничего не сказал. Это был Игорь Глинский.
      Жил он на улице Ленина. В войну он был партизаном-разведчиком и геройски погиб. В лагере я познал его смелость и натуру. В лагере на полдник подавали чай и толстый ломоть ситного, намазанного повидлом. Ос прилетало видимо-невидимо. Однажды я развеселился, потерял бдительность и откусил с булкой сидящих на ней ос. Они меня ужалили. Лицо все распухло. Игорь меня водил в санчасть на лечение. А однажды к нам должны были приехать родители. Я видел, как за несколько дней до родительского дня забивали лагерных гусей. И вот в родительский день на второе нам выдали по большому куску гусятины. Игорь стал разбирать лапу и вдоль кости обнаружил мушиных червей. Он бросился этой лапой по столу. Все почему-то нашли у себя червей, стали кидаться мясом и побежали из-за стола. И все это происходило на глазах родителей. Шум был невероятный. Долго не могли успокоить лагерь, и уложить детей в постель на мертвый час. Наконец лагерь затих, и мы уснули. Сквозь сон я услышал в открытое окно, что кто-то читает стихи. Я выглянул в окно и вижу — Игорь стоит на крыше погреба и читает стихи:
«Как мы в лагере живем,
Мясо тухлое мы жрем.
Щи едим мы с червяками,
А картошку жрем с мышами и т. д....»
      Весь лагерь высыпал на улицу. Директор хотел поймать Игоря, но он убежал в лес. Тогда был организован отряд из вожатых и старших ребят для поисков Игоря. Отряд допоздна искал Игоря, но безрезультатно. Всю ночь лагерь провёл в тревоге. А на утро Игорь из леса пришёл в лагерь, как ни в чём не бывало. Было решено Игоря отправить в город к родителям. Повёз его на пароходе сам директор. В пути Игорь вёл себя хорошо. Директор потерял бдительность, и как только пароход коснулся привальным брусом пристани, Игорь спрыгнул с парохода и убежал в город. В лагере наступило уныние. Но это уныние погасло на следующий день. Перед обедом по парковой аллее к дому спокойно идёт Игорь, как ни в чем не бывало. Директор, оказывается, в дом к его родителям не заходил. А он кругом пешком через Ронское вернулся в лагерь. Все его встречали как героя, даже директор был рад. На вечерней линейке после речи директора, Игорь извинился перед всем лагерем и уехал домой только вместе со всеми.
      В этом лагере я впервые познакомился с женским характером. Мне нравилась одна девочка. Небольшого роста, не очень красивая, но прекрасной души человек. Мы с ней вместе проводили время, ловили бабочек, стрекоз, жуков. Делали гербарии. Нам нравилось быть вместе. Звали её Пакида. А ещё я заметил, что на меня положила глаз другая — высокая, стройная, черноволосая Юля Броверман, но я не реагировал на это. И вот на прощальном вечере я танцевал с Пакидой и, вдруг, получаю со стороны сильный удар в щеку. Я побежал за обидчицей, она убежала в лес. Я вернулся, но вечер был испорчен. Это был урок для меня.
      В 1940 году я своё пионерское лето проводил в Зальцовской школе, которая размещалась в бывших покоях погоста Троеручица, ранее принадлежавших Ниловой Пустыни. В покои входят: церковь-часовня со звонницей (церковь небольшая, по сводам и стенам расписана фресками в оранжево-лиловых тонах), трапезной, кладбищенской сторожки, дома духовника и трёх спален. Около 200 лет назад, когда здесь путешествовал академик Озерковский, здесь были только луга и поля с тощей песчаной почвой, даже лесов не было. С сопки погоста хорошо были видны сияющие позолотой купола храма Богоявленского собора Ниловой Пустыни и Кравотынской церкви. Кругом просматривались зеркальные глади озёр: Стройного, Белого, Духлеца, Глубокого и Залецкого. По дороге, около часовни, были посажены сосны, из которых сейчас остались три. Это реликтовые деревья. От них взяли своё начало все сосны заказника Троеручица. Сначала по обочинам полей, лугов и дорог стали расти так называемые Жаровские сосны, низкие. Но после пожара 1940 года лес стал расти по окопам, траншеям, противотанковым рвам, так как они не распахивались, а затем по заброшенным лугам и полям. Образовался сосновый бор с хорошим строевым лесом. Теперь это заказник Троеручица. В этом чудесном месте я провёл своё последнее пионерское лето.
      Жил я в третьей спальне, в которой размещалась авиамастерская. Руководителем её был Поляков Виктор. Здесь я научился делать модели самолётов.
      В лагере я научился ловить на спиннинг крупных щук, научился танцевать, петь песни, ходить в походы. В одном из походов я отравился и чуть не умер. Пошли мы в поход в Кравотынь. Поход небольшой, всего 6 км. Селение Кравотынь было большое, 200 домов, великолепный храм. Но особенно мне понравилось кладбище. Ни единого дерева, ни кусточка, одни могилки в рядках, а через невысокую ограду видна панорама Кравотынского плёса с видом острова Хачин. Осмотрев красоты, я пришёл на кухню к девчонкам. Они заканчивали приготовление обеда, и у них остался сахарный песок, который они отдали мне. Я намочил песок, и стал ложкой его есть. Съел я его не более стакана. Как мне стало худо. Я весь побелел, меня стало тошнить, в теле появилась мелкая дрожь, появились судороги. Я понял, что отравился. Спустился к озеру и лёг в воду, чтобы торчала одна голова. Так мне было легче, обедать я не пошёл. Так я и лежал в воде до отхода лагеря. Вместе со всеми я вернулся в нашу обитель, где когда-то отдыхали приходящие и уходящие паломники. Вечером я пошёл на танцы. В меня была влюблена десятиклассница Бурина Евгения, которая впоследствии стала гинекологом города. Она покровительствовала мне и не допускала ко мне других девчонок. Танцевать мне приходилось только с ней, и я был доволен.
      В лагере в кладбищенской сторожке жили старшие ребята, одним из которых был Коля Зверев. О его болезни никто ничего не знал, но лагерный сторож заметил, что Коля по ночам, укутавшись в простыню, уходил гулять на кладбище. Этому никто не поверил. За ним устроили слежку, и это оказалось правдой. Коля, нагулявшись по кладбищу, возвращался домой и утром вставал, как ни в чём не бывало. Впоследствии его отправили домой к родителям.
      В лагере я познал человеческую несправедливость. Нас заставляли в мёртвый час спать совершенно голыми. Медицинские работники проходили по спальням, поднимали простыни и смотрели, как мы спим. Однажды я только стал засыпать, как послышался какой-то шум. Я открыл глаза и увидел, как из-под конька крыши дома падают какие-то предметы. Я подбежал к окну и увидел лежащие на земле гнёзда ласточек, а в них разевали рты желторотики. Я голышом выскочил в окно, а за мной вся комната, и мы стали спасать птенцов. Эту картину увидел директор лагеря. Вечером он вызвал меня на педсовет. На педсовете я доказывал, что я спасал птенцов, а директор утверждал, что я нарушил режим лагеря и что он меня отправит домой к родителям. У меня к горлу подкатил ком, я вырвался и побежал к озеру, от обиды топиться. К счастью по дороге я за что-то зацепился и растянулся в грязной луже. Вода меня освежила и привела в чувство. Мне стало очень жаль моих родителей и братьев. Я пошёл к берегу и стал смывать с себя грязь. С этого момента я понял, насколько люди бывают несправедливы.
      Лучшим моментом в моей жизни в этом лагере была военная игра. В лагерном лесу военный смоленского полка, которые охраняли польских офицеров в Ниловой Пустыни, организовали учебные занятия. Они воевали по-настоящему, только применяли холостые патроны. Нам это очень понравилось, и они решили организовать с нами военную игру. Разделили лагерь на 2 части: на взвод, который в лесу будет охранять лагерное знамя, и отряд, который будет завоёвывать это знамя. Взвод вооружили настоящими винтовками с холостыми патронами, а весь отряд был вооружён палками. Командирам были выданы карты местности, по дорогам поставлены патрули, следящие за боем, и война началась. Долго не было известий о месте нахождения взвода, но потом разведка доложила, что взвод прячется около озера Духлец. Кольцо наступающих стало сжиматься, раздались крики, выстрелы и началось сражение по-настоящему. Знамя было найдено и отобрано. Довольные, с синяками и шишками все возвратились в лагерь. Эта игра мне запомнилась на всю жизнь.
      Здесь я впервые увидел, как хоронили польского офицера. Я шёл по дороге и увидел, что на кладбище повезли длинный ящик. Я направился за ними. Там была уже вырыта могила. Военные опустили ящик и закопали. У одного солдата я спросил, кого хоронят. Он нехотя буркнул, что польского офицера. Так я стал единственным свидетелем места захоронения польских офицеров.
      50 лет это было тайной века. В 1990 году на этом месте я со своим сыном и его другом Володей Рыжовым оборудовали могильный холм. На свои средства построили мемориал, написали эпитафии: «Здесь покоятся останки польских граждан, погибших от рук политической возни Кремля. Спите спокойно, Полове, о Вас помнят. Вас любят». Был составлен список на 42 человека, захороненных в этой земле. 10 лет я следил за состоянием списка, а теперь по своему состоянию здоровья это сделать не могу. И 42 человека снова остались безымянными. Это не справедливо, ведь они ни в чём не повинны. Они являются жертвами Сталинских репрессий.

МАЙКА