КАК ВСЁ ЭТО БЫЛО

      Октябрь 1941-го года. Свапуще горит. Снаряды рвутся в Залучье и на полях Машугиной Горы. Мы с матерью только что успели отправить скот в Есеновичский район. Колхозники режут колхозных свиней и делят между собой мясо, чтобы не досталось немцам. Моя мать была мастером Машугиногорского маслозавода, а я был лаборантом. Мы должны были эвакуировать маслозавод в Есеновичи. К нам приехал комиссар райвоенкомата Гордиенко. После беседы с матерью военком сказал, вечером пришлёт за оборудованием полуторку. А потом они отошли в сторону, долго разговаривали без меня, и он уехал. Но вечером машина не пришла, и я расстроился, но мать почему-то была спокойна. Она была в деревне признанным авторитетом, её все уважали и прислушивались к её мнению. И когда я спросил, почему она остаётся в деревне, а не уходит в город, ответила: «Так надо».
      На следующий же день в деревню приехал эскадрон немецкой разведки. Они, не слезая с коней, стали заглядывать в окна интересующих их домов. Было очень страшно, когда они подъехали к роддому, где размещался госпиталь. Они долго разглядывали через занавески, что там внутри, но, к счастью, раненые успели спрятаться под кровати и в подвал. А когда они уехали, шестнадцатилетняя девушка Лия перетаскала раненых в картофельную яму за огородом роддома и спрятала их там. А ночью, когда все деревенские уехали на повозках с детьми, стариками и продовольствием в лес, Лия погрузила семерых раненых на подводу и увезла к нашим в Дубово, а вторым рейсом привезла с пекарни хлеб. В знак благодарности один боец снял с руки и подарил ей золотые часы. В то время это был бесценный подарок. Но ведь из всей деревни только она одна решилась на такой подвиг. Десять лет назад я рассказывал о её подвиге в местной газете. Лия тогда жила в Новых Ельцах, и когда читала мой рассказ, горько плакала...
      Мы втроём: я, мама и брат Юра — сначала жили в доме, где когда-то размещался сельсовет. Но на следующий день пришли немцы и подселили нас в соседний дом, где квартировались два немецких офицера. Видя это, по договорённости с матерью я огородами ушёл из деревни и стал пробираться через Дубово в город. Разместился я на пристани, вместе с другими пассажирами, и стал ожидать какую-нибудь оказию. Из города пришёл катер. И радости моей не было конца, когда я увидел на нём военкома.
      Но радость оказалась преждевременной. Гордиенко сказал, что они едут в район Свапуща на разведку, а заберут меня только на обратном пути. Я ждал их, ждал, но так и не дождался. Как потом стало известно, они при входе в свапущенское плесо попали под артобстрел. Снарядом оторвало корму, и катер затонул в тресте. Они вместе с механиком Серафимом Пимешковым вплавь выбрались на берег и пешком пришли в город. Механика в городе вызвали в ГПУ и приказали — живым или мёртвым, но принести с катера судовой журнал, что и было
сделано... А катер потом долго стоял в тресте, как немой свидетель тех событий.
      На следующий день пришёл теплоход «Каховский», и мы поехали в Заплавье за ранеными, а затем в Осташков.
      И вот я прибыл в город. Город находился на военном положении, действовал комендантский час. Все жители и предприятия были эвакуированы. Управленческий аппарат и правоохранительные органы перебрались уже в Жданово. Селигерский флот двинулся по Селижаровке в Калинин, но доплыть ему было не суждено: немцы заняли Ржев. Поступил приказ правительства: «Взорвать и утопить». Но водники не стали выполнять этот приказ. Вернулись домой, и спрятали весь флот в лесной речке Крапивенке, замаскировав его от вражеской авиации. А сами ушли в партизанский отряд, где в первом же сражении были предательски окружены и убиты. Моряки нашего флота, как Северного и Балтийского, не выполнив приказ правительства, всё-таки спасли технику.
      Город тогда находился в «пиковом» положении. С севера, запада и юга были немцы, и эти клещи могли в любую минуту сомкнуться. Поэтому в городе армейских частей не было, а железная дорога была снята, все грузы доставлялись только просёлочными дорогами. В городе остались старики и дети охранять своё имущество от мародёров. Из всех предприятий работал один хлебозавод. Он располагался в Троицком соборе и выпекал хлеб только для армии. Гражданским выдавали по 200 граммов и только тем, кто работал на оборонительных сооружениях и на расчистке дорог.
      Осташков готовился к обороне. По западному берегу были поставлены бетонные колпаки. В стенах Житенного монастыря и Знаменской церкви были пробиты амбразуры, по озеру, как только встал лёд, от Ронского до Городомли были в три ряда натянуты проволочные заграждения. По западному берегу Кличена, Городомли, Светлицы, Зальцо, Княжи. Полоновки и дальше до Полново были построены дзоты в три наката, противотанковые рвы, окопы с ходами сообщений. Но всё это оказалось напрасным. Наша армия от обороны перешла к наступлению. В ожидании холода, крепких морозов армия получила зимнюю одежду: овчинные полушубки, шапки-ушанки, перчатки, ватные штаны, валенки и белые маскхалаты. По городу стали ходить военные и собирать лыжи.
      Народ жил слухами: падёт Москва или нет, и где Сталин: в Куйбышеве или в Москве? А когда узнали, что Сталин в Москве и принимает парад на Красной площади, на душе стало легче и веселее.
      Наша армия так тщательно и скрытно готовилась к наступлению, что немцы до последнего момента не верили, что русские в такие трескучие холода будут наступать.
      Об этом я впоследствии узнал от матери. Ведь в Машугиной Горе в доме, где жили моя мама и брат Юрий, жили ещё и два немецких офицера. Мать обладала ценным качеством — быстро входить в контакт. Дом был обклеен газетами, в углу стоял иконостас, а на стене целая галерея портретов многочисленной родни хозяев дома. Немцы любили всё это рассматривать и обращались к матери с вопросами. Она, как могла, объясняла. Немцам нравилось это. Кроме того, они видели в ней культурную, образованную, красивую женщину. Часто советовали быть осторожной, говорили, что весной пойдут в наступление, а на их место придут войска СС, и что её или убьют, или увезут в Германию. И только потом я узнал, что моя мать была оставлена связной в тылу врага. Вот почему военком не приехал, у него была с матерью договорённость. В ноябре и декабре к матери два раза приходила наша разведка, и она передавала нужные сведения. Она, кстати, была хорошая портниха, и машинка была всегда при ней. Из соседних деревень приходили к ней с заказами, и с новостями. Она всегда была в курсе всех событий. Деревенские люди, которые и сейчас живы, удивляются её смелости.
      Немецкая оборона проходила по линии: Полново - Машугина Гора -  Залучье - Свапуще - Любимка. Между двумя линиями обороны была нейтральная полоса, на которой размещалось большое количество населённых пунктов. В Ноябре селигерское небо покрылось заревом пожарищ. Горели деревни на острове Хачин, на материке, турбаза Селигер», дачный посёлок Бараново. Зрелище было ужасное. Но самое
ужасное было то, что народ выгоняли из хат, не давая ничего брать с собой, даже скот. Тех, кто сопротивлялся, пристреливали. Людям пришлось рыть землянки. Ходить на пепелища за посудой и разрывать в золе картофель. Так было и на Хачине, и на материке.
      Спрашивается, кто издал такой приказ, и кому это было нужно? Немцы в то время находились на зимних квартирах. Воевать они в 30-градусные морозы не могли: одежда была лёгкая, да и устали. Наша армия готовилась к наступлению, им эти населённые пункты тоже были не нужны. Вопрос остаётся открытым и до сего времени. Вот почему жители нашего района до сих пор не могут простить и забыть эти пожарища. На них с удивлением смотрели не только солдаты нашей армии, но и немецкой.
      Утром 9 января 42-го года наши войска перешли в наступление. Это было очень неожиданно для немцев. Они выскакивали из домов и бежали по дороге на Щебериху, где в местечке Крючи были окружены и уничтожены. Наши солдаты неожиданно для немцев вышли со стороны лесного массива, так как были на лыжах. Так закончил своё существование немецкий Машугиногорский гарнизон.
      Когда я уходил из Машугиной Горы осенью 1941-го года, я зарезал поросёнка и оставил его маме. Он лежал три месяца в сенях на столе, немцы мясо не трогали — сыты были шоколадом. Когда только началось наступление наших войск, поросёнок мгновенно исчез из сеней. Мать сначала погоревала, а затем смирилась. Ведь приход наших был всё-таки лучше, чем поросёнок. Да и солдатам надо было что-то кушать.
      С наступлением наших войск моя мама, брат Юрка вернулись в город. В небе Осташкова появилась авиация. Самолёты «У-2» базировались на острове Кличен на старом пляже. Лётный состав жил в палатках, а штаб располагался в домике лесника. «У-2» в те времена был самый незаметный самолёт, он садился в любой огород, поэтому и был прозван «огородник». Он мог летать и по просекам, уходя от немецких истребителей.
      Прошли слухи о восстановлении железнодорожного узла и депо, в городе стала возрождаться жизнь. На столбах появились объявления о приёме на работу. Таким образом и я устроился работать на водную пристань.