ШКОЛА ЖИЗНИ
ТРУДНОЕ ПОРУЧЕНИЕ

      Наши войска готовились к наступлению. По домам ходили уличкомы с военными представителями и собирали лыжи и тёплые вещи для армии. Зима была снежная. Наши войска в условиях бездорожья могли наступать только на лыжах.
      И вот 9 января гром орудий возвестил о начавшемся наступлении. Немцы были застигнуты врасплох. Они не ожидали, что в такие трескучие морозы, да по бездорожью русские начнут наступление. Враг с селигерских берегов был отброшен в район населённых пунктов Ватолино, Демянск, Молвотицы.
      Постепенно жизнь в городе стала налаживаться. Заработали советские учреждения, открылись магазины, где можно было по талонам получить хлеб.
      В середине января 1942 года меня вызвали в военкомат и поручили разносить повестки тем, кто должен был признаться в армию. Поручение это было трудное. Район только что освободили, передвигаться можно было только по разминированным дорогам и тропинкам.
Я взял у приятеля лыжи, и первый рейс сделал в деревню Хитино. Подъезжая к Любимке, впервые увидел, что наделала война. Стояли запорошенные снегом русские печи, изуродованные осколками снарядов и мин деревья, разбитая военная техника. Снег своей ослепительно белой пеленой прикрыл всё. То тут, то там торчали из-под снега руки убитых врагов со скрюченными пальцами. Вот вам «блицкриг», думал я. На берегах Селигера вы нашли свой конец.
      Домой возвратился поздно. На другой день пришёл в военкомат с докладом о выполнении задания и получил новый пакет. Теперь нужно было ехать в деревню Машугина Гора. А дорога была дальняя и мне малоизвестная.
      Утром, в восьмом часу я попрощался с родителями и пошёл по озеру через Кличен. Там меня остановили часовые. Но когда выяснили, кто, откуда и зачем, сопроводили до северного берега. И, спустившись на озеро, набирая скорость, пошёл на деревню Николо-Рожок.
      Когда с непривычки в теле появилась усталость, остановился и огляделся. Вот он — мой любимый город, город среди болот и лесов, выросший прямо из воды. А вот и Попова гора, вот и амбразуры трёх дзотов на песчаной косе, протянувшейся от Поповки прямо на север.
      Вспомнилось, как мы их строили. Было начало ноября. Людей волновал только один вопрос: выстоит Москва или нет? В это время всех трудоспособных мобилизовали на оборонные работы. На острове Кличен строили землянки, траншеи, огневые точки — дзоты. Вот и тот, который строил я, стоит первым от города, притаился, смотрит амбразурой на северо-запад.
      Хорошая бригада у нас была. Народ весёлый, работящий, хотя и полуголодный. В основном работали женщины да подростки. Земля была глубоко проморожена. Приходилось отогревать её кострами. Рыли котлованы на глубину четырёх метров. Валили лес, носили каждое бревно по семь-восемь человек. Рубили стены, амбразуры, делали накат из брёвен в три ряда. Засыпали землёй и маскировали.
      Может быть, и враг не рискнул наступать на город через озеро потому, что была крепкая оборона, а значит, не зря мы здесь поработали. Жаль было только срубленного леса. Кличен стал «плешивым» и просматривался насквозь.
      С такими мыслями я пошёл в обход проволочных заграждений, которые тянулись в три ряда от Ронского до Городомли. деревни Николо-Рожок, Заречье, Бараново, Неприе, Заборье, Новые Ельцы были сожжены. По всей дороге, начиная с Баранова, стояла брошенная в спешке немецкая военная техника. Особенно тягостное впечатление на меня произвели сожжённые дачи в окрестностях Баранова и сожжённая турбаза в Новых Ельцах. Среди великолепия русской природы стояли немые каменные свидетели войны: опалённые огнём печи и чёрные стены барского особняка в Ельцах. После пожара останки здания казались ещё выше — им теперь не с чем было сравниться в размерах, всё кругом сгорело.
      Спустившись с горы, взял курс на деревню Картунь. Солнце клонилось к горизонту, деревня была не видна из-за морозного марева. Когда приблизился к ней, не поверил своим глазам — деревни-то не было. На берегу стояла только одинокая баня. Подошёл к двери и услышал детский плач, женские голоса. Постучался. Мне ответили: «Войдите». Снял лыжи, вошёл. В лицо ударило аппетитным запахом варёной картошки, кислого хлеба и молока. Оказалось, что деревня сожжена, а люди — кто уехал к родным в уцелевшие деревни, а кому некуда было податься, живут здесь в землянках.
      Расспросив, как ближе добраться по лесной дороге до цели моего пути, поблагодарил хозяев и поспешил дальше.
      Вот и Машугина Гора. Я её узнал по силуэтам домов на фоне неба, ведь я здесь был этим летом. Но что это? Я не вижу школьного двухэтажного здания, построенного в 1941 году. Оно возвышалось над деревней, как вестник новой жизни. Когда подошёл ближе, то увидел, что школа стоит на месте, только с неё сняты крыша и второй этаж. Потом уж узнал, что из этих брёвен немцы на подступах к деревне построили огневые позиции и отсиживались в них до наступления наших войск.
      Комендатуру нашёл быстро. Оформил документы и пошёл устраиваться на ночлег. На второй день из деревни в город шли подводы, и я с ними мог вернуться домой. Моим глазам представилось страшное зрелище. На горе, это место жители называют Крючи, по обе стороны дороги стояла увязшая в снегу немецкая техника, а между сугробами, проволочными заграждениями лежали в разных позах трупы вражеских солдат. Это было поле войны. Как мне рассказали, ни один немец не ушёл из деревни живым.
      За несколько дней до наступления советских войск здесь побывала наша разведка. Её достоверные данные дали возможность нашим частям с минимальными потерями разбить врага. Я стоял и думал о тех людях, которые три месяца назад отступали по этим местам до деревни Полново, чтобы в тылу пополниться свежими силами и начать трудный обратный путь на Запад, освобождая свою землю от ненавистного врага. Думал я и о подвиге Анны, о котором услышал в деревне.
      Рассказали мне и о партизане, которого немцы верёвкой привязали к лошади. На грудь повесили табличку «партизан» и водили по окрестным деревням для устрашения жителей. А когда он уже не мог ходить, тащили волоком. Это был мужественный человек. Немцы согнали жителей всей округи и на глазах у них повесили его у колодца. Достойный сын своего Народа, он стойко принял смерть, но никого не выдал.
      Долго стоял я в раздумье у околицы, а, вернувшись в деревню, увидел, что кони, как говорится, поданы. Дорога была хорошая, лошади бежали, весело пофыркивая, раздувая клубы пара. Вот и Павлиха, Дубово, Климова Гора. А вот в дымке и наш Осташков. Здравствуй, дорогой! Сколько хороших людей отдали свои жизни за то, чтобы ты стоял на земле назло врагам. –

ДОРОГИ

      Россия всегда славилась плохими дорогами. Осташков не остался в стороне. 1942 год. Война повернула на Запад, враг стал отступать. Наступила потребность в дорогах. От Медведево до Пено и Великих Лук стала восстанавливаться Октябрьская железная дорога. От 122 км до Свапуща стали строить узкоколейку. От Свапуща и дальше на Запад повели вторую очередь. Рельсы, вагоны и локомотивы перевозили на баржах по Селигеру. По Селигеру действовали два маршрута: Осташков — Свапуще и Котчище — Залучье. Подъёмной техники не было, всё строилось вручную русским солдатом. Но основная дорога от города до Свапуща и дальше была лежнёвка. Её строили из строевого леса в два-три наката, скреплённого шинами и скобами. Это была лучшая дорога, по которой ещё долго ездили и после войны, пока не сгнила. По этим дорогам восстанавливали весь район.